ДУШАНБЕ, 17 янв — Sputnik. Sputnik публикует фоторепортажи из жизни советских республик Средней Азии. Создававшие их мастера в разное время работали в АПН (Агентстве печати "Новости").
Макс Альперт – автор самой знаменитой фотографии Великой Отечественной войны "Комбат". Но вошел в историю фотоискусства он еще до войны благодаря фотоочеркам о прокладке Туркестанско-Сибирской железной дороги и строительстве Большого Ферганского канала.
Еще один замечательный фотограф Георгий Зельма вообще родом из Ташкента. Перебравшись в Москву, он не раз возвращался в родной Узбекистан в творческие командировки.
Фотоснимки Зельмы, сделанные в советской Средней Азии представляют особый интерес, потому что созданы "своим человеком", уроженцем здешних мест.
О том, какими людьми были эти фотохудожники, сегодня почти забытые, корреспондент Sputnik Лев Рыжков поговорил с ветераном фотослужбы МИА "Россия сегодня" Владимиром Вяткиным.
Фотографы 60-х были популярны, как поэты
Вся Москва в 60-е годы мечтала побывать в АПН на Пушкинской площади. Попасть на отчет Георгия Зельмы, Макса Альперта, Всеволода Тарасевича, Александра Устинова хотели даже классики военной фотографии — Анатолий Гаранин, Дмитрий Бальтерманц.
В маленькое помещение, вмещавшее максимум сорок человек, набивалось до двухсот. Они стремились попасть к нам, чтобы участвовать в разговорах о перспективах современной фотожурналистики, о том, что ее ждет в будущем. Напоминало Политехнический музей, когда там читали свои стихи Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина или выступал Василий Аксенов.
Когда я впервые встретился с Зельмой и Альпертом, я еще не был фотографом. Я пришел с улицы. Мои наставники были удивительно интеллигентными людьми. Ни разу я не слышал, чтобы они повышали голос. Не случалось такого даже в горячке спора: а творческие дискуссии у нас происходили очень активные.
А учился я у всех: и у Георгия Зельмы, и у Всеволода Тарасевича, и у Макса Альперта, и у братьев Изерских, и у Валерия Шустова. Конечно, между ветеранами и молодыми была дистанция. Если по коридору шел Георгий Зельма или Макс Альперт, молодые, случалось, даже прятались.
Почему? Боялись критики.
Хотя мэтры умели говорить так, чтобы не обидеть человека, не зло, а по-доброму. Еще они были шутниками. Но и мы, молодые, смеялись над ними, над тем, как они шушукались о своих болячках. А сейчас смеемся над собой, потому что мы такие же. Хотя тогда, в 60-70-е, мы не думали, что доживем.
Мистика темной комнаты
Мои учителя Зельма, Альперт, Малышев были одержимы профессией. Многие из них не учились журналистике – это были самоучки-фотолюбители. Эти старики-ветераны объяснили мне, как скучно и неинтересно ходить и снимать одно и то же, освоив одну технологию и не понимая, что современная фотожурналистика удивительно сложна. К сожалению, чаще всего сегодня технология забивает то, что называется внутренним состоянием — душу и сердце. А во времена пленки они были основой всего. Сейчас открылись иные возможности.
Я не говорю, что это плохо: удобно стало работать, не надо возиться с реактивами. Но вся магия, вся мистика темной комнаты с красным фонарем исчезла.
Ведь 60% лучших снимков делались в темной комнате. Сейчас молодые фотографы говорят о технике: о разрешениях, оптике, объективах. А во времена Альперта разговоры-то шли о другом! О бессонных ночах. О том, что из-за работы рушится семья. О детях, которым недодали любви, ласки и заботы.
Фотография – это стихия. Искусство – это удел одержимых людей. Фотографы АПН были элитой. Они не снимали, бегая по улицам. Перед ними стояли задачи более глубокие: они исследовали жизнь советских людей. Фотоочерк — это абсолютно особая интеллектуально-визуальная работа. К сожалению, современные молодые фотографы ее уже не знают.
На войне как на войне
В Агентство печати "Новости" я пришел в 1968 году в 18 лет. Георгию Зельме и Максу Альперту уже перевалило за шестьдесят. Они были классиками советской фотожурналистики, входили в число лучших профессионалов мира. И еще все они были ветеранами войны.
Я тоже был на одиннадцати войнах. Но по сравнению со священной Отечественной войной это, наверное, не то.
О чем мог с ними говорить восемнадцатилетний подросток? Все мои воспоминания того времени – это взгляд со стороны.
Но сейчас, в свои шестьдесят лет, я бы хотел встретиться с шестидесятилетними Альпертом, Зельмой, Малышевым, Штеренбергом и уже на равных обсудить с ними, в чем они были правы, в чем – нет, тогда, в 60-е годы.
